Мобилизованные стали псами войны: уральский пиарщик с Курского фронта в интервью

Известный политтехнолог из Екатеринбурга Платон Маматов в октябре 2022 года ушел добровольцем на СВО, в отряд БАРС. Вот как он сам описал то, что повлияло на его решение:

Первый контракт доброволец отслужил в пехоте, после чего выучился на оператора БПЛА и на втором контракте воюет дронами. Кроме того, Маматов ведет telegram-канал, через который проводит сборы на покупку необходимого для бойцов СВО. Сейчас Платон Маматов выполняет боевые задачи на Курском направлении. Редакция ЕАН по видеосвязи взяла интервью у политтехнолога и добровольца.

 

Полная видеоверсия интервью.

 

- Поехал я на войну потому, что, пока была СВО, мне казалось, что там воевали какие-то другие профессиональные люди: контрактники, наемники. А когда началась мобилизация, стало понятно, что это не СВО, а война.

По моим ощущениям, в то время военные действия шли не очень успешно и мы в войне, мягко говоря, не выигрывали. Я решил, что неправильно отсиживаться дома, когда другие здесь.

А что касается ожиданий и реальности, то я изначально ничего хорошего от войны не ждал. У меня, скажем так, низкая планка ожиданий. Наверное, главных отличий в ожиданиях с реальностью два. Общий уровень армии в тех подразделениях, с которыми я соприкасался, оказался существенного ниже того, что я думал. А второй момент, чего я не ожидал от войны, так это то, что довольно часто здесь ничего не происходит. Когда ты читаешь книги, смотришь фильмы или в Telegram ролики, там все время какой-то экшн. Кто-то бежит, стреляет, что-то летит, взрывается. А по факту здесь 90% времени не происходит ничего. Ждать, когда что-нибудь случится, – это, конечно, непривычно, не всегда очень просто.

- Это зависит от того, в каком ты находишься подразделении, на каком участке фронта, какая у тебя специальность. Первый контракт я воевал в пехоте на передовой. Когда приехали, нам дали фактически голый кусок леса. Весь быт был устроен так, как мы смогли обустроиться в январе, в лесу, под непрерывными обстрелами. Первые дни мы копали окопы и спали там же, фактически в ямах. Под минометными обстрелами в минус 15-20 там просто падаешь. Потом мы с потерями и трудами накопали блиндажи. Мы жили в блиндажах – это такая тесная, низкая комнатушка размером с ванную в благоустроенной квартире. И вот в таких условиях живут 6-7 человек, спят, едят, пьют и т. д. Сначала без печек, потом мы печку достали, стало потеплее. Даже моешься там из чайника, кто-то влажной салфеткой протирается. Ешь сухпайки. У соседей там одно время подвоз провианта прекратился, они у нас сигаретами одалживались, сухпаек на троих раз в сутки делили. Это передовая. На второй и третьей линиях можно встретить благоустроенные блиндажи, обшитые изнутри утеплителем, с плазменными телевизорами, душевыми кабинками и т. д.

А сейчас я на втором контракте. Специфика моей войны заключается в том, что я несколько дней живу в относительной цивилизации. У меня здесь есть раскладушка, возможность принять душ, сходить в поселок попить кофе с булочкой. Потом я собираюсь и еду из цивилизации на передовую. Там я до пяти суток живу в полевых условиях: блиндажи, окопы, промышленные здания. А потом я на два-три дня выезжаю обратно в цивилизацию.

 

- Всех кадровых военных я условно могу разделить на две части. Первая – это настоящие военные. У них есть офицерская или солдатская честь, не показной, не публичный патриотизм. И они понимают, что они - кадровые военные. Их долг и работа - защищать Родину и рисковать ради нее жизнью и здоровьем. Это, как правило, люди высокопрофессиональные, компетентные, очень мотивированные и храбрые. Это военная каста. А второй тип кадровых военных – это те, кто военную службу всегда воспринимал как разновидность чиновничьей службы: есть стабильная зарплата, соцпакет, военная ипотека, выслуга лет, звания и прочее. Они считали, что военная служба – это возможность какой-то непыльной жизни: ты стабилен, устроен, государство тебе все дает. А в какой-то момент ты выходишь на пенсию и живешь своей частной жизнью. А когда началась война, оказалось, что служба – это не только соцпакет и военная ипотека. Это еще необходимость бегать под артиллерийскими обстрелами, рисковать своей жизнью и здоровьем. Причем не где-то в Сирии с бармалеями в тапочках. А с мотивированным, подготовленным противником, у которого есть артиллерия, беспилотники и т .д.

И вот эти вторые кадровые военные, которые чиновничество, конечно, в шоке от войны, и очень многие из них «запятисотились» в первые месяцы боевых действий («пятисотые» на армейском сленге – это дезертиры). А те из них, кто остался в армии, сейчас стараются держаться поближе к штабу, подальше от линии боевых действий.

Мобилизованные воюют, и они за два года войны, кто выжил, в основной своей массе стали профессионалами. И отличить мобилизованного от «контрабаса» (контрактника) по уровню подготовки сейчас достаточно сложно. Потому что те, кто эти два года прошел, стали настоящими профи, псами войны. Но другое дело, что у мобилизованных, понятно, усталость больше, потому что два года по окопам – это очень много. Во-вторых, у них присутствует некая обида. Потому что добровольцы пришли сами, контрактники или кадровые – на контракт. Сейчас человеку, подписывающему контракт, дают 1,5-2 млн рублей. А мобилизованным два года назад просто сказали: «Так, ребята, вставайте, бросайте работу, бросайте семьи. Встали, побежали Родину защищать». И вот они два года ее защищают и не знают, когда все это закончится. При этом они абсолютно "пролетели" мимо всех подъемных, выплат, всего того, что другим сейчас дают. Естественно, у них возникают вопросы: «А мы чем хуже?»

 

- С цифрами сложно, потому что для этого надо владеть статистикой. По личным ощущениям, «пятисотых» сейчас мало. Зачастую это люди, которые оказались в крайне тяжелой ситуации либо просто «за буйки заплыли». Человеку, например, здоровье уже не позволяет воевать, он на ходу уже рассыпается, а врачи его не комиссуют, не выводят с контракта через ВВК. Человек понимает, что он не сегодня-завтра станет инвалидом или погибнет, тогда он бежит. Ну и есть залетчики. Это, грубо говоря, человек пошел в отпуск, неделю пьет водку, а потом просто не успевает вовремя вернуться. По субъективным ощущениям, дезертиров мало. И отношение в войсках к «пятисотым», конечно, резко негативное.

Мы все стоим в одном строю, мы все тащим одну общую лямку, и к тем, кто пытается эту лямку бросить и убежать, конечно, относятся не очень хорошо.

- Любые чистки в генералитете и правительственном аппарате, даже не в минобороновском, здесь воспринимаются с восторгом. Просто не подобрать другого слова.

- Многие недоумевают по поводу сборов на нужды армии, почему это необходимо?
- Это сложный вопрос, и в то же время все понятно. Есть несколько факторов. Первый - сейчас идет война совершенно нового типа, первая высокотехнологичная война. У нас есть армейские уставы, армейские штатные расписания и нормы положенности, созданные до начала СВО. Есть, допустим, мотострелковый батальон, есть список оборудования, вооружения, экипировки и прочего, что ему положено. И даже если мы представляем идеальную ситуацию и у этого батальона все есть по нормам до 2022 года на 100%, этого все равно будет недостаточно.

Мы сейчас находимся в той войне, которую человечество, Россия не вели еще никогда. Если у нас до войны вообще не было такого понятия, как FPV-дрон – дрон-камикадзе, а мавик (дрон, несущий и сбрасывающий взрывчатку) был безобидной игрушкой, соответственно, в армии ни в каких штатных расписаниях нет детекторов дронов, подавителей дронов - РЭБов, глушилок, нет своих собственных дронов. Зачем мотострелковому батальону дроны, что это вообще такое? Этого нет ни в каких армейских документах, потому что три года назад до войны этого просто не существовало. И вот сейчас их в документы еще не внесли, а они уже воюют, жизненно необходимы. Если раньше мотострелки могли передвигаться на грузовых автомобилях «Урал», то сейчас на «Урале» можно передвигаться один-два раза, после чего его сожгут прямым попаданием дрона. Поэтому понятно, что на мотострелковый батальон нужно полтора десятка машин класса «буханки» (УАЗ-452) или «Нивы». Их надо где-то взять, потому что их ни в одной «штатке» нет.

Есть зазор между той войной, к которой армия готовилась, танковыми армадами, которые рванут к Ла-Маншу, и тем, что мы имеем сейчас. Это как если бы гренадер времен Бородино пришел на Курскую дугу в 1943 году. Сейчас война нового типа, к которой никто не был готов.

Второй момент заключается в том, что мы находимся на войне, и та экипировка, которая есть, очень быстро приходит в негодность. Если в армии по нормам мирного времени дают комплект формы раз в год, то здесь после того, как ты месяц поползал по окопам, эту форму можно с тебя соскребать лопаточкой и выкидывать в помойку. Бронежилеты, одежда, обувь, техника, электроника – здесь все быстрее изнашивается, быстрее ломается, намокает, поражается противником, теряется при ранениях. Например, выдали на батальон 100 бронежилетов. 20 бронежилетов сгорело вместе с домом, где жили бойцы, – снаряд попал, выскочили, не успели похватать. Еще 30 бронежилетов при эвакуации с раненых срезали и побросали. И пожалуйста – месяц боев, а 50 бронежилетов уже нет.

И третий фактор: помимо того, что это война нового типа, а на войне все приходит в негодность быстрее, чем в мирной жизни, это, конечно, - воровство. Коррупция в армии – это бич.

- У меня есть ощущение, что люди устают от войны и поддержка постепенно падает. Но с другой стороны, люди начинают более избирательно подходить. Грубо говоря, в начале войны любой человек в камуфляже с Z-символикой мог создать условный канал «Поддержим наших» и начать собирать деньги. После всех историй и скандалов граждане начинают думать: а что это за люди, куда они эти деньги собирают, куда они их тратят? Кому это все доходит или не доходит, а, может быть, эти деньги воруют? А как они отчитываются?

Я был в учебке, там разговаривал с мобилизованными пацанами из Мордовии. Они говорят, что у них собирают гуманитарку, а потом она приходит в войска и попадает в руки родных и близких людей из районных и городских администраций, которые эту гуманитарку распределяют.

Говорят, что у них охраны штабов, комендантские роты и военная полиция, которая ближе 10 км к передовой не подходит, - все экипированы, одеты, обуты по последнему слову современной военной мысли. А пацанам, говорят, которые рубятся на передке, на «ноле», из гуманитарки не доходит вообще ничего.

Отвечая на ваш вопрос: люди от войны устают, общий поток сборов постепенно снижается. Но с другой стороны, люди начинают более избирательно подходить. Соответственно, у тех сборщиков, которые заслужили доверие, авторитет, уважение, потоки возрастают. Потому что с тех, кто доверие потерял, потоки перенаправляются на тех, кто его сохранил. Я думаю, что эта тенденция будет продолжаться и дальше.

- Войска – это очень неоднородное понятие. Кто-то просит вагон строевого леса на блиндажи, а кто-то - экскаватор копать окопы. Но если говорить в целом за весь фронт, то я могу с уверенностью выделить главные беды. Первая беда – это автотранспорт: «буханки», «Нивы», «УАЗики» нужны в огромных количествах. Они нужны всем. И я не понимаю, почему до сих пор правительство не переориентировало весь российский автопром на выпуск легковых автомобилей для фронта. ГАЗ, УАЗ, КамАЗ должны, на мой взгляд, просто пахать в три смены и на фронт отгружать десятками эти машины. Пока этого не происходит, рулит волонтерская тема.

- Тут же вопрос: где? Если на передовой или в условных 7-10 км от передовой, то там у бойца довольно сложно что-то забрать, потому что в этой зоне командование и военная полиция стараются не появляться. Как правило, последний блокпост военной полиции ты проезжаешь за 10-15 км от «передка», они ближе не стоят. Поэтому на «ноле» или рядом с «нолем» ты можешь ходить хоть с двумя импортными пулеметами как Рэмбо. А если ты пытаешься с этими трофейными железяками выехать в какой-то близкий тыл, условный Донецк или Луганск, что-то могут и отнять.

- Уставщина – это бич нашей армии. Главная проблема - когда какие-то не очень умные и адекватные командиры начинают на выполнение уставщины отвлекать людей от боевых задач. Грубо говоря, если подразделение находится в тылу и бойцов заставляют мыться-бриться, ходить строем и красить траву, это не суть важно. Армия есть армия.

Но когда человек вышел с боевой задачи, у него два дня, чтобы помыться, поспать и обратно на следующую боевую задачу идти, а его вместо этого заставляют кровать заправлять правильным образом... Вот это, конечно, бред. Это пережиток армии мирного времени, потому что на фронте неважно, насколько ровно подстрижена трава или ты подшит или не подшит – всем плевать вообще.

Присутствует еще такой момент, что если ты все делаешь по уставу, то рано или поздно во всю эту твою красоту прилетит HIMARS (РСЗО производства США, которые поставляют на Украину – прим. ЕАН)

- Во-первых, здесь (в Курской области – прим. ЕАН) люди, безусловно, намного лояльнее к нам. У людей очень уважительное и, я бы сказал, доброе, «помогательное» отношение к военным. Во-вторых, здесь на все это тяжелее смотреть. Потому что как бы там ни было, для человека с Урала или Дальнего Востока ДНР, ЛНР и так далее – это все равно новые территории, которые не то, что Россией стали недавно, им еще предстоит только стать Россией. Их сначала надо освободить, потом их надо восстановить, и только потом они станут Россией. Поэтому, когда смотришь в поселке Кременная в ЛНР на разрушения, пожары и на страдания мирных людей, то, конечно, все это грустно и неприятно, но когда ты видишь то же самое на территории Курской области, то это сильнее по эмоциям.

Вот мы буквально недавно вели разведку, мой товарищ смотрит в экран на разрушенные горящие дома и говорит: «Я смотрю и просто не могу поверить, что это происходит здесь. Даже представить себе не мог, что это может быть здесь».

- Давайте я так скажу, чтобы не дискредитировать нашу любимую российскую армию, пограничники и спецназ героически сражались против численно превосходившего и технически лучше вооруженного противника и погибали. Я знаю про взвод ССО, который трое или четверо суток сражался в полном окружении. Срочники тоже сражались и погибали, но у срочников хуже с подготовкой. Фактически было очень мало боеприпасов, не было тяжелого вооружения. Зачастую просто физически не было возможности помочь танкам и механизированным подразделениям. А вражеский танк из автомата не подстрелишь никак. Поэтому срочников много попало в плен. А помимо срочников и пограничников, было еще одно подразделение, в котором после первых прилетов HIMARS и первых огневых контактов большая часть людей просто собралась и ушла.

- Прежде всего им необходимо понимание того, что у них происходит дома, когда все это кончится? Мы от них слышим каждый день: «Скажите, а что вот в нашем поселке?», «Такой-то дом по такому-то адресу цел?», «Мы хотим съездить в поселок, забрать детские фотографии и собачку». Я говорю: «Вы понимаете, что там находится противник, велика вероятность, что вас убьют?»

Прежде всего людям нужна информация. Многие не знают о судьбе родных: «В таком-то поселке остались дедушка-бабушка, дядя-тетя, мы не знаем, живы ли они, не ранены». Видели: в одном поселке мирные люди построили блиндаж и сидят в нем. Мы по возможности помогаем что-то узнать для беженцев. Людям нужна информация.

- С пленными мне приходилось сталкиваться один раз на втором контракте. У меня специфика такая – я БПЛАшник, я редко пленных вижу живыми. А на первом контракте [в пехоте] приходилось. По-разному себя вели. В Кременной была ситуация, когда несколько мобилизованных украинских пленных ночью избили своего же товарища из нацбата. Мы там в один подвал посадили несколько пленных украинских мобиков и нацбатовца. К утру нацбатовец был зверски избит. И в частных разговорах, радиоперехватах слышали, что они иногда называют их нациками. Например: «А кто слева от нас стоит? А слева от нас нацики стоят».

Недавно нескольких взяли в плен: беспилотниками мы разбили два вражеских пикапа, в одном весь экипаж погиб, во втором двух пленных взяла десантура из 56-го полка, и они очень нагло себя вели. Они говорили, что «их на Курщину зашло много, что у них в Сумах еще стоят огромные резервы, и они всех перебьют здесь, всех задавят, дойдут до Курска». Они были очень уверены в своих силах.

- У всех присутствует странное ожидание, что кто-то что-то фронтовикам должен дать. Придут и скажут: «Дорогой фронтовик, ты теперь элита, на вот тебе начальское кресло, на вот тебе большой погон со звездой и спасай Россию». Но это ведь так не работает. Власть никогда никому не дают в руки. Человека во власть берут, инкорпорируют по совокупности его каких-то достижений, либо он сам становится властью. Фактически в истории современной России не было такого, чтобы к кому-то пришли и что-то дали. Те, кто стал губернатором, депутатом и т. д., стали ими, потому что что-то из себя представляли. Они обладали либо какими-то ресурсами и людьми, которые могли что-то сделать, либо за счет личного авторитета, личных компетенций, клановых связей....

А участники СВО? Как вы себе это представляете? Приходит фронтовик, и через день его в губернаторы? Нет, этого не будет, конечно. Если фронтовики хотят стать элитой, то им нужно над этим работать, приобретать соответствующие компетенции, налаживать между собой связи, какие-то низовые организации создавать в помощь и т. д.

А думать, что я герой войны и теперь стану президентом, нельзя. Во-первых, той элите, которая есть, эти люди не нужны, потому что количество мест ограничено. Перед тем как пускать на эти места фронтовиков, придется убирать этих людей. А во-вторых, какой бы ты герой ни был, навыки военные и навыки, необходимые в мирной жизни, диаметрально противоположные.

- Если говорить глобально, то всегда будут приспособленцы и примазавшиеся. И в Великую Отечественную были так называемые "ветераны ташкентского фронта". Человек всю войну просидел в солнечном Ташкенте, а потом кричал всем, что воевал, и этим бравировал. Это явление с липовыми фронтовиками существует примерно столько же, сколько само человечество. На фронте к таким людям относятся резко негативно, конечно. Их презирают и могут случайно пристрелить. Потому что одна из особенностей людей, которые воюют, заключается в том, что у нас здесь очень сильно налажена горизонтальная коммуникация. То есть все всё знают про всех. Можно прийти в подразделение и спросить, какой майор Петров какой-нибудь, и тебе всё про него расскажут, в том числе какой породы у него собака была в детстве и сколько раз в неделю он ругается с женой. Когда люди воюют и живут вместе, они все так или иначе знакомы. И если человек сидит где-то там в финчасти, то ему закосить под фронтовика среди фронтовиков физически не получится. Все про него всё будут знать. А если не будут, то зададут пару уточняющих вопросов, и все решится само собой.

Вообще же явление, когда кто-то пытается сбегать на фронт, чтобы получить удостоверение ветерана боевых действий, но в них не участвовал, в России достаточно частое.

Люди организуют себе какую-нибудь непыльную службу в придворных частях или три раза выезжают в кабак в Луганске, а потом получают удостоверение, некоторые - еще и медаль. Раздача наград непонятно кому и непонятно за что – это, к сожалению, имеется.

И я не могу не отметить, что, когда я уходил на войну, в октябре 2022 года, многие писали, что вот, мол, Маматов собрался во власть. Сейчас он там три месяца где-нибудь в ростовской сауне посидит и вернется весь из себя фронтовик.

- Да, я считаю, что вся эта история – это последствия распада Советского Союза. Потому что у нас был некий общий советский народ, и 30 лет назад он исчез, самораспустился. На его месте возникло полтора десятка других народов, украинцы какие-то появились, которых отродясь не было, белорусы и прочие. Естественно, этот развод должен был закончиться кровью. Неизбежно. Вопрос только: насколько большой кровью, когда и в каком формате. Поэтому, с моей точки зрения, мы сейчас воюем из-за того, что наши отцы 35 лет назад по глупости своей потеряли.

А вообще среди людей очень разное отношение. Кто-то считает, что это гражданская война между русскими и украинцами, кто–то считает, что хохлы – это народ, который всегда был нам враждебен, всегда был от нас отделен, надо его стереть с лица земли, чтобы решить этот вопрос раз и навсегда. Кто-то говорит, что мы слишком расслабились и обнаглели, погрязли во грехах, а Господь дает нам это испытание, чтобы мы в себя пришли, немножко получше стали. Кто-то говорит, что это такая разминка перед Третьей мировой войной, что дальше нам предстоит воевать с Польшей, Великобританией, США и далее по списку.

Поэтому отношение у людей разное. Мое мнение: мы довоевываем последствия распада Советского Союза, и думаю, что это не первая и не последняя такая война, к сожалению.

- Дело в том, что противники СВО приводят мне те самые аргументы, которые я сам приводил два года назад. Ко мне, условно, приходит в комментарии человек: «А зачем начали СВО? Неужели нельзя было договориться? А зачем мы столько денег тратим на танки, пушки, самолеты, выплаты по ранениям, у меня вот в моем городе канализация 50 лет не ремонтировалась. Неужели нельзя было на эти военные расходы отремонтировать канализацию, зачем вот это всё?»

Многие противники СВО спрашивают: что такое победа в СВО? Когда мы можем считать, что мы победили? Все эти аргументы, которые приводят мне противники СВО, я наизусть знаю, более того, со многими из них я согласен.

Я не являюсь яростным сторонником и фанатом этой войны, никогда не бегал и не кричал: «Давай-давай! Вперед-вперед! Мочи их всех!» Но мой же подход не в этом. Мой подход заключается в том, что война уже началась. И она уже находится в той стадии, когда этот фарш уже не провернуть обратно.

Мы воюем и уже находимся на том градусе конфликта, когда не можем просто собраться и пойти домой, сказав: «Ну, все, ребята, что-то мы навоевались». Нет, эта война закончится переговорами, но вопрос в том, какие у нас будут переговорные позиции, что мы по итогам этой войны получим и что мы должны будем отдать?

Вот человек пишет: «Просто бросьте оружие и идите домой». Ну, хорошо, давай я завтра просто брошу оружие и просто пойду домой. И весь фронт пойдет домой. Но в этом случае у нас заберут не только Донбасс, Луганск, Херсонщину и Запорожье, но у нас заберут еще Крым, кусок Курской области, Краснодарского края и так далее. Назначат нам многомиллиардные репарации. Там много чего интересного можно придумать в наш адрес. Война уже идет. Ее надо привести в какую-то логически завершенную точку, во что-то, что можно назвать Победой. Я тоже не хотел, чтобы эта война начиналась. И когда она началась, я не был в восторге от этого. Но она уже идет, и можно либо работать на Победу, либо не участвовать, либо можно бегать кругами, заламывать руки и кричать: «А как же так получилось?» Но факт есть факт, и у меня есть внутренняя убежденность в том, что нас никто не пожалеет. Чего не понимают многие противники СВО, которые говорят: «Мы не хотели этой войны, давайте её закончим, назначим кого-нибудь виновным и всё».

Но нас же не пожалеют. Нас - я имею в виду не участников СВО, я имею в виду всю Россию, всех граждан России. Не пожалеют. В случае поражения в войне платить, каяться и страдать будем мы все: и сторонники войны, и противники.

Никто не будет разбираться, хороший или плохой русский, за СВО он или против. Огребать будут все. Как сейчас все огребают санкции, так и в случае военного поражения тяжесть последствий будет нести вся страна, без исключений.

 

- Я думаю, что многим из тех, кто сейчас воюет, по большому счету плевать, где будет граница. Для человека из условного Новосибирска не очень важно, с какой стороны от Херсона пройдет граница. Победа для нас – это капитуляция противника. Когда мы победили фашистскую Германию, то получили половину этой страны, половину Берлина, впрочем, спустя 45 лет без единого выстрела отдали все это обратно немцам. С точки зрения материальных приобретений победа в Великой Отечественной войне очень спорная. Мы воевали четыре года, потеряли более 20 млн человек, была разрушена половина Советского Союза, чтобы что? Чтобы получить за это половину Германии, влияние на Польшу, а спустя 45 лет все это отдать? Но с символической точки зрения победа в Великой Отечественной войне была безусловной – Гитлер совершил самоубийство, Рейхстаг мы взяли, водрузили на нем красное знамя Победы.

Поэтому я думаю, что для тех, кто по-настоящему воюет на СВО, победа – это когда наши танки будут в Киеве и когда мы все заберем, как минимум по эту сторону Днепра. А еще лучше, если Украина как самостоятельное государство перестанет существовать и Россия будет договариваться о послевоенном мироустройстве за столом переговоров с поляками, американцами и т. д. Военные в этом плане максималисты, и нам нужны разгром врага, капитуляция и полное символическое поражение противника. А вариант корейской войны, когда есть какая-то разграничительная линия и будут существовать российская и украинская территории, безусловно, не будет принят фронтом как победа. Он будет воспринят как поражение, в крайнем случае - как символическая ничья.

- Повального отступления я не ожидаю, потому что армия сейчас и армия 2022 года – это две разные армии. Мы очень хорошо научились воевать за эти два года. Я пошел на войну, как раз когда харьковская катастрофа произошла. Я шел с ощущением, что все пропало и рушится. Сейчас этого нет: армия воевать научилась, причем хорошо. Я не ожидаю повального отступления и прорывов фронта. Я думаю, что наше преимущество на фронте будет сохраняться и нарастать. Но я понимаю, что возможно повторение курского вторжения, потому что у нас есть Брянск, есть многострадальная Белгородчина. Противник может попытаться еще ударить туда, где у нас не густо. И это возможно. Вопрос в том, насколько наш генералитет вынес уроки из курского вторжения, принял какие-то меры, сделал выводы. Хочется надеяться, что вынесли уроки.

- Я знаю, что в войсках хорошо относятся к Евкурову (генерал-полковник Юнус-Бек Евкуров, замминистра обороны – прим. ЕАН). Хорошо относятся к Суровикину (генерал армии Сергей Суровикин, бывший командующий Объединенной группировкой российских войск на Украине, сейчас командует Африканским корпусом – группировкой российских войск в Африке), и многие ждут Суровикина обратно на командование. В войсках большое уважение к командирам ВДВшным – это считается как белая кость, к командирам Росгвардии, потому что Росгвардия воюет. К Саблину хорошее отношение, есть такой депутат (депутат Госдумы Дмитрий Саблин пошел добровольцем на СВО, командир отряда спецназа «Каскад»), его, как командира, очень ценят. На самом деле все здесь про всех всё знают. Каждый генерал известен, кто он из себя есть.